Они не были
верующими, в той мере, в которой , обычно, воспринимают религиозных людей
окружающие. Она чаще ходила в церковь и вечерами молилась до слез на лице и
судорожной икоты после этих молитв. Он суровый и непреклонный, каким сам себя
считал, мог молиться, тупо
читая текст молитвы и не задумываясь о смысле слов. Вернее, смысл доходил до
его мозгов, но был, как бы, в фоновом режиме. Он мог думать о совершенно
посторонних вещах в это время. Тут же ужасался этой своей еретичности и начинал
читать молитву заново. Почему то он представлял Бога учителем, который принимал
у него домашнее задание по литературе. И если он сбивался, то просил у Учителя
начать заново. И он читал снова, снова сбивался… и снова читал. Когда же
молитва была прочитана без ошибок он успокаивался - домашка выполнена, садись -
пять.
Когда дома
никого не было,
Он мог помолиться, придя домой в сильном подпитии. Потому что началась Война. Война был
несправедливая, бессмысленная,
непонятная. Чувство тревоги не покидало его и он пытался залить его алкоголем - не получалось. Тогда дома он просто
падал на колени перед парой икон, и молился... Слова всплывали в мозгу, рвались
наружу безудержным потоком. Становилось легче и он засыпал. Чаще всего это было
после ночной смены. Дома гарантированно никого не было и можно было выпить, не ловя на себе косые взгляды
жены. Проснувшись, он не помнил ни слова из, так складно сказанной им, молитвы.
Она
уговаривала его уже давно сходить в Храм. Он всегда отговаривался:
- Я устал...
Мне в ночную смену... Не хочу... Не готов.
Она не
настаивала, считая себя саму недостаточно верной Богу. Хотя именно она
вытаскивала его из беспробудных
пьянок в далекой оренбургской степи, находясь дома - в Украине. Ее незримое заступничество пробуждало его в далеком
общежитии, грязном, шумном,
убогом, совершенно трезвым и адекватным. Он не пил некоторое время и хотел жить
для своей семьи - жены и дочери. Но
проходила неделя и книги из нищей библиотеки заканчивались (большую часть их
ассортимента он прочитал еще в детстве) и начиналась пьянка. Он выл под песни
Стаса Михайлова (без тебя, без тебя...), слезы катились по опухшему лицу и жизнь казалась конченной, и порой
хотелось не проснуться.
Она умоляла
его потерпеть до конца вахты и всеми силами поддерживала. Хотя была дома одна,
без крепкого плеча, без ласковых нежных объятий.
Ну не совсем
одна. Была дочь! Их свет, надежда и вера! В шутливом тосте на дне рождения жены
он произносил:
- Я хочу
выпить за вторую любовь в моей жизни.
Когда
возмущенные родители жены, переглянувшись, спрашивали:
- Как это
вторая?
- Так вот же
первая. - улыбаясь, отвечал он и показывал на дочь...
Да, жена не
была одна, но и это было тяжело. Ведь не поплачешь при дочери, не выскажешь по
телефону от всего исстрадавшегося сердца! Дочь уже все понимала и чувствовала,
что папе Там несладко. Жена неумело молилась за Него и мечтала, чтобы его
поездки наконец-то прекратились и их семья была снова вместе, как раньше.
То ли молитвы
помогли, то ли так сложились звезды, но она познакомилась с доброй женщиной,
которая у нее стриглась, и та пообещала помочь устроить мужа на работу.
Когда он об
этом узнал - был безмерно счастлив и... снова напился! Невыносимо было видеть
эти опостылевшие рожи еще целых три дня! Хотелось скорее домой к жене и
доченьке!
Вернувшись
домой, устроившись на работу на шахту, он забыл о ее молитвах, о своих пьяных
слезах. Всё же прошло, всё хорошо!
А она стала
меньше посещать церковь. Мы ведь вместе! Теперь есть для кого приготовить обед!
В сорок с
лишним лет он не знал на память ни одной молитвы, даже самой короткой, простой,
обычной, необходимой... Пока случайно не прочитал в газетке о людях, побывавших
по ту сторону жизни... Эти люди, в
отличии от многих других, чьи ощущения распространяли раньше СМИ, не видели
умиротворяющего , ласкового света в конце тоннеля. Они видели мерзость и
вселенский ужас, страх, безысходность. К ним со всех сторон подступали
уродливые твари, протягивающие руки прямо внутрь. Совсем как в книге про Гарри Поттера, когда на
людей нападали дементоры. Кто читал, тот поймет. И спасались побывавшие на том
свете... обычной молитвой. Примечательно, что это были люди, которые к своим
обязанностям верующих относились из рук вон плохо. Но они начинали читать
молитву, которую могли вспомнить. Молитву из далекого детства, которую читала
любимая бабушка, сидя вечером у кроватки засыпающих внука или внучки. Еле
ворочая присохшим к нёбу языком, шептали сквозь одеревеневшие губы, со слезами
на глазах, из последних сил. И вся мерзость вселенной отступала, корчась в
жутких конвульсиях. Испарялась, оставляя после себя жуткий смрад серы!
И он
призадумался:
- А я ведь
не знаю ни одной.
Она ему показала книгу, о существовании
которой в доме они и не подозревал. Серафим Вырицкий! Кому интересно прочитает
о нем сам. Но и тогда он не понял ничего, кроме того, что Святой сам выходил на
поле брани и изгонял лютого врага.
Но дело шло
к Войне. Где-то в глубине души они надеялись, что это только страхи -
беспочвенные и глупые. Но душа выла и не давала уснуть. Мысли путались и
захлестывала тревога.
Сначала они
пытались принять какую-то сторону. Не получалось. Не было шор на глазах,
которые позволяли счастливо верить одной стороне, и люто ненавидеть
противников. Слезы катились и кулаки непроизвольно сжимались, когда обезумевшие
от безнаказанности молодчики в масках, избивали спецназовцев, крепких,
тренированных ребят. Но приказ, есть приказ.
Не понимали,
когда говорили об избиении БЕЗОРУЖНЫХ демонстрантов, а им показывали по
телевизору людей с ружьями, битами, заточками, цепями, бегущих на милиционеров,
уже горящих от брошенных ранее коктейлей имени непримечательного советского
деятеля.
Сердце
кровью обливалось от кадров хроники с убитыми в этих столкновениях. Они не
понимали, как это могло произойти в их Стране! В их родимой, где бескрайние
пшеничные поля сменялись лесами, а деревушки (картинки из блокнота Шевченко)
сменялись большими городами. Как житель Запада стал ненавидеть восточного
соотечественника! Почему стало нельзя разговаривать на родном языке? Как
Донбасс, вдруг, стал русским?
Но еще
больше они стали не понимать происходящее, когда Восток, повторяя события зимы,
решил захватить пару административных зданий, и попробовал выторговать и себе каких-то бонусов. Ведь зимой у Них получилось!
Ведь мы тоже Страна! Одна Страна!
Они
чувствовали опасность, но верили, что это просто тревога, ничего СТРАШНОГО не
случится.
Он решил
выучить хоть одну молитву. Как бы для проверки памяти. Так ли он потерян?
Долго не мог
запомнить несколько строк из самой главной молитвы. Как будто что-то мешает,
кто-то постоянно насмехается и шепчет, шепчет:
- Да брось
ты! Нашелся праведник!
У жены была
книга для самых маленьких. С этого должен начинать свое обучение всякий
человек.
Там все
просто и доходчиво объяснялось. И стали простые слова, напечатанные в книге,
приобретать смысл. Стали слова складываться в плавный узор и заимели свою
мелодию! Отступил темный призрак из-за плеча шепчущий гадости. Растворился, Слава
Богу, без запаха серы.
А когда Война
подступила совсем близко и рядом стали падать снаряды, уносящие жизни, он явно
почувствовал желание. Желание жить. Не так, как раньше. Правильнее захотелось.
И
оглянувшись назад, с изумлением понял, что не сам распоряжался своей жизнью.
Вовсе не он был вершителем своей судьбы! Видно, ангел-хранитель был особо добр
к нему и защищал, сколько мог. Да вот настало время помочь и ангелу! Не
справиться ему одному. Видно и у них есть свой лимит, запас прочности. Как сказал
бы игрок в World of tanks - хелспойнты (очки здоровья). Кстати, в танки он перестал играть. Наслушался
реальных звуков за окном!
Проходя с
женой по стремительно пустеющему рынку, они оба заметили странное поведение
окружающих. Все смотрели в небо.
- Самолет...
летит... подбили... смотри...
Подняв глаза
в яркое июльское небо, поначалу ничего
не увидели. Лишь проследив направление вскинутых в нацистском приветствии
десятков рук, заметили яркую точку. Раздался далекий хлопок и точка
превратилась в клубок черного, ужасного дыма. В стороне вдруг обнаружились
белые пятнышки - парашюты. Он пришел в ужас от мысли о пилоте (или пилотах)!
Просто почувствовал обжигающее дыхание пламени на
лице, запершило в горле от едкого дыма, глаза наполнились слезами...
Такое
иногда, очень редко, с ним случалось и раньше. Сидя в конце 80-х в армейской
казарме и глядя на экран телевизора, он почувствовал дуновение прохладного
ветерка на лице. Выступал известный экстрасенс (о, как они были модны тогда!) и
обещал избавление от жары, хотя на улице был июль и ничто не способствовало
столь смелому заявлению. А ему стало свежее в душной комнате, набитой такими же
солдатиками, ожидающими вечерней серии бразильского сериала - (как не
переживать о судьбе Хосе и Кончиты?)
Внезапно обжигающий
лицо жар прошел и тело обернуло прохладой, совсем как в далеком 1988 году, в
армии.
- Горит!
Смотри, парашютисты катапультировались! - вернули его к действительности
возбужденные голоса.
Он оглянулся
вокруг и ... не увидел людей. Были страшные монстры, с любопытством
разглядывающие горящую игрушку. Выпученные глаза хотели запомнить каждый миг
страдания незнакомого человека там -
далеко в небе.
- Ну, парашютистов
поймают, наверное, уже выехали машины... Нечего к нам соваться... Мы же к ним
не лезем! - раздавался ликующий хрип возбужденных существ.
А Она
осталась в обычном обличьи среди страшных кровожадных призраков.
- Пошли
отсюда,- шепнула внезапно осипшим голосом.
Он удивил
жену, изъявив желание пойти с нею в церковь. В самый последний момент уже хотел
придумать какую-то отговорку, но не решился.
Трудно
описать ощущения человека хотящего, но не знающего что и как делать...
Так и
кажется, что все делаешь не правильно. Что сейчас подойдут и выведут тебя на
улицу за то, что ты нарушаешь обряд, отвлекаешь других своим нелепым
размахиванием руками! Самые страшные - это бабушки! Они все видят и замечают!
Их вон сколько - большинство! Встал
поближе к жене - если что подскажет, поможет. Увидел ее сосредоточенный,
отрешенный взгляд и понял - помощи ждать неоткуда. Стал смотреть на окружающих,
прислушиваться к словам Главного Человека, одетого, несмотря на жару, в плотные одежды церковнослужителя.
Слышно было отчетливо, но много непонятного. Откуда-то были слышны голоса,
которые пели еще более непонятные песни на непонятном языке, но от них
становилось спокойнее. Стал робко креститься, когда другие делали то же самое.
От смущения и волнения чуть не перекрестился левой рукой! Хотел уже плюнуть в
душе на все и просто уйти, но ее ласковое прикосновение к руке и ободряющий
взгляд удержали.
Среди
голосов хора расслышал смутно знакомые интонации и внезапно сложил пазл.
Знакомый часто говорил о том, что ходит в церковь. Именно в эту! Это же его
голос звучал вкупе с другими откуда-то из-под свода. Голос было трудно спутать
по одной единственной причине - он звучал неестественно в обычной беседе. Как
если бы маленький мальчик захотел говорить басом отца.
Но здесь, смешиваясь
с остальными голосами, он зазвучал по-новому, ярко и гармонично. Стали понятны
восторги этого приятеля по поводу разрекламированного на телевидении конкурса
хоров. Он много ждал от этого ТВ-шоу. Хотел услышать НАСТОЯЩЕЕ хоровое пение.
Внезапно
как-то успокоился и перестал переживать по поводу своего неправильного
поведения. Стоял и просто слушал песнопения. Изредка крестился и получалось так
естественно, как будто он уже давно ходит именно в эту церковь и знает всех,
кто стоит с ним рядом. Окончание службы пришло, когда казалось, что спина уже
просто не сможет держать уставшее тело вертикально. "Награда" за двадцать лет
работы в шахте.
На улице
встретил знакомого - певца хора. Его удивленный и радостный взгляд приятно
пощекотал самолюбие. Поговорили о том, о сем и уехали домой.
Больше сюда не приезжали. Уж очень близко стали падать
снаряды. Уже и их бомбили не раз, и этот город отдал несколько жизней на откуп
идолу войны(как банально). Стало опасно передвигаться на большие расстояния.
Следующий
раз в церковь уже пошли по месту жительства, совсем не далеко. Как же они отличаются,
эти церкви! Нет хора, который увлекал бы за собой, Главный Человек ведет службу
быстро и невнятно. Если раньше были непонятные слова, но их было отчетливо
слышно, то теперь совершенно ничего было не разобрать. Поговорил с женой об
этом и согласился с ее мнением:
-Mы приходим не к
определенному человеку. Мы приходим к Нему. А то как ведется Служба - не нам
судить.
Хотя, когда
предлагал ей венчаться. (Всего год назад! Как будто в другой жизни!) Она не
захотела венчаться в этой церкви. Хотела, чтобы все прошло красивее и
торжественнее, правильнее. И чтобы сестра, дочь, учащаяся уже тогда в Столице, были
непременно здесь. Как-то все не складывалось.
А сам для
себя понял, что будет ходить именно сюда. Именно этому Храму нужна помощь! Даже
таких новичков. Даже наоборот - как раз
новичков. Старухи, которые хотят и могут приходить - уже пришли, а вот молодых
совсем нет. Хор тут был как и большинство прихода - слабый, дребезжащий,
невнятный. Только однажды Он услышал
притягательный голос, лившийся, опять же, из-под свода купола. Когда
увидел обладательницу голоса - обомлел. Женщина совсем не сочеталась с сильным и пронизывающим звуком
из-под потолка.
Но самое
главное для него происходило в обычной жизни.
По
дороге к рабочему месту, и уже на месте
он просто читал молитву. Читал ее много-много раз подряд. Шевелил губами и
ловил себя на мысли, что закончил молитву, только тогда, когда слова
переставали литься из губ. Знал, что это надо делать. Не для того, чтобы самому
попасть на Небо! Таких иллюзий Он не испытывал. Просто это надо было делать и
за тех, которые сейчас бегали по магазинам в поисках пива! Хлеба не было
приблизительно столько же, но все разговоры на шахте, в клети, автобусе,
курилке сводились к отсутствию этого
напитка. На втором месте в рейтинге пропавших продуктов стояла водка. И только
потом - Хлеб. Надо было молиться за тех, кто покидал родной Дом, увозя обессилевших
от ночных кошмаров детей. За тех, кто остался, потому, что им некуда было
бежать. За тех, кто отчаялся и не знал как дожить этот один единственный день,
чтоб не разорвалось сердце из-за тревоги по уехавшим, но не давшим еще весточки
(добрались, все хорошо) родным.
Он и Она установили график молитв. У каждого свой
разговор с Ним. Двадцать четыре года, прожитых вместе, научили их уважать право
каждого на своё пространство. Ни один из них не чувствовал себя мессией, Боже
упаси! Напротив, им было стыдно, что не
могут по-правильному обратиться, попросить у Него! Но все равно читали свои
молитвы!
Она, глотая
слезы, просила Его о заступничестве, о здоровье всех родных, благополучии
дочери, тогда уже окончательно решившей остаться в Далекой Стране.
Он молил о
том же! Только более коряво и неумело. Зато очень гордился, что выучил на
память большую и длинную Молитву. Читая ее, Он представлял большой прозрачный,
но невообразимо прочный купол над своим домом.
До Войны он
и не подумал бы запоминать молитву. Можно ведь просто ее прочитать! Да и необходимости в обращении к
Нему не видел. Зачем? В доме -достаток,
дочь поступила на бюджет, жена работает и неплохо зарабатывает, сам - настоящий
кормилец и глава семейства! Но…
Пришла
Война. Разобраться кто ее начал - дело неблагодарное. У каждой стороны свои
аргументы, доводы, факты. Предъявляя обвинения за вчерашний день, противник
указывал на то, что произошло днем раньше. В ответ сыпались факты месячной
давности... И так до бесконечности. Уже свободно могли бы дойти и до мезозойской
эры!
Они знали,
что виноваты все без исключения. Но себя винили тоже, чуть ли не больше других.
Дело вовсе и не в ценностях Далекой Страны или близкому родству с Державой!
Дело в людях! Просто всем стало наплевать на соседей, на бардак на улице, на
беспредельных ментов, на вороватых чиновников, на хамовитых администраторов...
Если на Западе еще могли выйти на улицу и разбить админздание, требую выдачи
насильников и убийц, то Дома даже такие преступления не вызывали не малейшего
желания возмутиться. Народ просто пережевывал новости, ужасные и непотребные,
как ленивая раздобревшая корова. Вон сколько травы вокруг! И водичка рядом! И
большой смачный кусок соли – лижи, сколько вздумается. Вот и лизал народ!
А теперь Они
чувствовали вину и пытались хоть в самой маленькой мере вернуть свои Души на
подобающее место, заодно попросив и за других. Молились много и беспорядочно,
бестолково и отчаянно. Надеялись, что зачтется этот поступок всем в копилку
добрых дел (десять баллов Гриффиндору!). Помогали найтись людям, которых Война
разбросала. Внимательно читали сообщения в чатах - может где-то рядом ищут
человека? Может можно помочь! И находили, и помогали. Знали, что этого мало, что это просто
поступки нормальных людей, что они только стали приближаться к нормальному
облику. Люди вокруг тоже многое поняли
(не все), стали добрее, участливее.
А по
вечерам, устав от бесконечных прогнозов: как может сложиться ситуация на Фронте
и чего ожидать завтра, они расходились по своим углам и просто молились.
Он понял, что
зря не делал этого раньше. Это ведь совсем не тяжело! И пускай ты не сразу
почувствуешь облегчение! Пускай твои мысли будут путаться и тебе будет от этого
стыдно. Пускай во время молитвы в мозгу вспыхнет грешная
мысль! Она
погаснет, эта мысль. Через некоторое время станет легче на Душе. Легче не от
того, что ты спас мир, что ты очистился перед Ним и тебе уготована участь, не
такая как всем - нет. Ты станешь немного, самую малость мудрее. Не сразу, но
захочется сделать кому-то добро, помочь. И отдав кому-то в долг, Он не будет
мучиться, когда деньги не отдадут. Он вспомнит, что у должника двое детей и
зарплата у него по-меньше . Он просто
помолится за него.
Она молилась
более чувственно и... искренне, что ли? Все же опыта больше. В сущности,
просила о том, о чем могут просить матери и жены. Они никогда не делились этими
своими разговорами с Ним, но продолжали вечерние Беседы с Богом! Каждый день!
В
августовский вечер, когда на улице было уже совсем темно и с ужасом думалось о том, что надо ложиться
и ждать сна, иной раз, до рассвета, во двор их маленького квартала прилетел
снаряд. Он не разорвался и оставил после себя лишь, воткнувшуюся в асфальт, «болванку» с хвостовым оперением. Когда он увидел, где торчит из земли кусок
смертоносного железа и прикинул траекторию полета осколков, пришел в ужас и
смятение. В тот вечер грохот приземления снаряда отбросил его от окна кухни на
пять метров, в коридор. К Ней, закрывшей глаза и шепчущей слова. Уже знакомые
слова.
***
Благообразная
старушка, которую никто не знал, подошла к торчащей из земли «болванке» (уже
просто - болванке), презрительно постучала по ней своей палочкой, зачем-то посмотрела в сторону Их окон и
сказала:
- Даа! Кто-
то сильно молится за вас! Повезло вам всем!
И поковыляла
по своим старушечьим делам. Больше ее никто не видел.
25.08.14.
